Трудности “голубого”
квир-пьесы из современной России заговорили на английском
Там и Вовочка-тиран, и подушка в поисках себя, и стихи по принуждению, и оттенки грустного. Скоро увидит свет “Contemporary Queer Plays by Russian Playwrights” (“Современные квир-пьесы русских драматургов”), — антология уникальная как для англоязычного, так и русскоязычного мира. Семь текстов под одну обложку собрала Татьяна Клепикова, филолог, лингвист, переводчик. Скольких трудов ей это стоило, узнал квир-обозреватель Константин Кропоткин.
Татьяна, как возникла идея антологии квир-пьес?
В 2017 году я впервые начала заниматься исследованием современной российской квир-культуры, и спустя год я преподавала курс о квир-России от Серебряного века до наших дней в университете Пассау в Германии. Тогда основная часть текстов, которые я отобрала для чтения со студентами (а они должны были быть доступны в переводе как минимум на английский), была из первой и на сегодняшний день единственной антологии гомосексуальной русской литературы, составленной Кевином Моссом (она вышла в 1997 году в Сан-Франциско). Это достаточно объемная книга, которая включает широкую подборку прозы и поэзии авторов с 19 века до 1990-х годов.
Когда я планировала и вела этот курс, ещё не вышла подборка переводов современной квир-литературы, и мне было очень жаль, что по сути, история российской квир-литературы для студентов закончится 1990-ми годами, как будто ничего не было написано.
Это был первый шаг к идее, что очень нужна книга с переводами современной квир-литературы и литературы о квир-культуре из России (и конечно же, из стран Восточной Европы и Евразии в целом, но это уже отдельный разговор). Потом в 2019 году в издательстве Колумбийского университета вышла антология новой русской драмы, и я подумала, как круто было бы, если бы была подобная антология пьес на темы ЛГБТ.
Я знала, что таких пьес в России очень много: у меня собралась большая коллекция пьес, а некоторые спектакли по ним мне удалось посмотреть на сцене. Это казалось тем более важным, что в той же антологии Кевина Мосса представлена всего лишь одна пьеса “Рогатка”, которая, конечно, является важной вехой в истории квир-драмы в России, но драматурги уже успели много нового добавить к тому, что Николай Коляда сказал больше 30 лет назад.
Эти события совпали с началом моей двухлетней постдокторской работы в университете Торонто в Канаде, где я получила стипендию на работу над книгой о российском квир-театре. Мне повезло, что в Торонто у меня, с одной стороны, была полная свобода действий, а с другой, в Институте женских и гендерных исследований, где я провожу свой постдок, многие коллеги занимаются не только научными проектами, но и вовлечены в общественную деятельность: пишут статьи о феминизме и ЛГБТ для газет в странах Карибского бассейна, книги на стыке науки и художественного текста, и т.д. Такая атмосфера очень вдохновляет на проекты, которые были бы ближе широкому кругу читателей, чем научная монография. Так все сложилось воедино и в ноябре 2019 года я начала работу над антологией.
Какова ее цель?
Главной моей задачей было — дать понять людям, не знакомым с квир-культурой в России, что у нас происходит много классных вещей: много разных текстов на темы ЛГБТ пишутся и ставятся — в том числе, написанные ЛГБТ-людьми. Так называемый закон “о гей-пропаганде” хоть и существует в России, но культура, тем не менее, бурлит, живёт, и развивается.
Как вы искали авторов?
Во-первых, как человек дружественный ЛГБТ-сообществу, я хотела чтобы этот сборник представлял собой художественное осмысление разнообразного гендерного и сексуального опыта в России. Про некоторые тексты я сразу знала, что включу их в антологию обязательно — это пьеса Натальи Милантьевой “Ребенок для Оли”, которая рассказывает о семейных проблемах с точки зрения лесбийской пары, и пьеса Елизаветы Леттер “Городской цветок”, в которой осмысляется опыт транс-женщины.
Что до пьес с героями-геями, то я искала тексты, которые не повторяли бы друг друга: так, у Романа Козырчикова в “Спутниках и Кометах” герой — молодой человек, вспоминающий своего убитого парня; у Валерия Печейкина в “Маленьком герое” — это вневозрастной герой, то ли маленький мальчик Вовочка, то ли большой дядя Вовочка, которому геи не нравятся всю его жизнь, и он придумывает, как от них избавиться; у Владимира Зайцева во “Всех оттенках голубого” — подросток, который сталкивается с полнейшим бредом и насилием, как психологическим, так и физическим, после каминг-аута.
Во-вторых, как литературоведу мне было важно, чтобы эти тексты показывали разнообразие литературного (прежде всего, драматургического) ландшафта в России. Я отбирала тексты, которые представляли бы авторок и авторов из разных регионов России, а не только из Москвы. Я была рада, что у меня в коллекции есть пьеса для детей, написанная Олжасом Жанайдаровым (“Душа подушки”), которая, пусть и не строго ЛГБТ-пьеса, но однозначно квир-пьеса. В 2019 году я побывала на спектакле “Зарница” в ЦИМе по пьесе Андрея Родионова и Екатерины Троепольской, и влюбилась в этот простой и веселый текст с непростым посылом. Это пьеса в стихах, что очень редко встречается, так что было важно включить и ее и показать, что можно и так говорить на темы запрета ЛГБТ-отношений.
Ну и в-третьих, я, конечно, думала о самых обычных читателях. Я постаралась выбрать пьесы разной длины и формата — в стихах и прозе, представить пьесу, которую можно почитать с ребенком. Это разнообразие важно для потенциальных постановщиков: ведь здорово, если тексты по тематике, языку, и количеству героев и реквизита будут доступны и профессиональным театрам, и любительским коллективам
Легко ли было найти издателей для антологии?
Я обращалась в пять разных издательств, в пятом книгу взяли. Для этого мне пришлось урезать список пьес с десяти до семи, иначе было бы дорого печатать. После положительных отзывов рецензентов мое предложение заинтересовало Methuen Drama — импринт издательства Bloomsbury.
Очень жаль, что много классных пьес остались за бортом. Например, некоторые интересные тексты были написаны уже после того, как я начала работу, и у меня не было времени на перевод.
Какие, например?
По многим причинам не удалось включить документальную пьесу Наны Гринштейн “Выйти из шкафа”, поставленную Анастасией Патлай в Театре.doc, но я рада, что постановка выложена с субтитрами на YouTube (с разрешения Анастасии я включила ссылку на нее в своем введении).
Какие темы затронуты в пьесах?
Все они — о любви, понимании, и важности видеть себя и других (действительно видеть, а не просто смотреть). У Козырчикова — парень из поселка или маленького городка возвращается домой, где он не был пару лет после смерти своего возлюбленного, и его память начинает бурлить воспоминаниями, которые он, может, с радостью забыл бы, да не может. У Родионова и Троепольской — подростки в России будущего в лесу сталкиваются с волшебными духами природы, из-за которых между двумя девушками разгорается любовь, которая запрещена в этом государстве. У Печейкина мальчик Вовочка решает, кому можно, а кому нельзя жить в России, и придумывает и воплощает в жизнь страшный и жестокий план по уничтожению всех “гомосексуалистов”. В пьесе Милантьевой две героини, любящие друг друга, расходятся в видении их семейного будущего, что приводит к проблемам в их отношениях. У Жанайдарова новая подушка в детском саду оказывается совсем не такой, как все остальные подушки, и долго пытается найти и понять себя, прежде чем встречает друга, который помогает ей принять себя такой, какая она есть. У Зайцева каминг-аут подростка вызывает переполох в семье, которая направляет всю энергию на то, чтобы “вылечить” мальчика, тем самым разрушая себя изнутри, вместо того, чтобы строить новое будущее вместе. В финальной пьесе сборника, написанной Леттер, женщина, родившаяся в мужском теле, проходит долгий жизненный путь, чтобы, наконец, найти счастье.
Вы не только составитель антологии, но и переводчик пьес. Почему?
Уже когда я читала тексты, которые потом попали в сборник, то думала, как было бы здорово все это иметь на английском. Я понимала, как трудно это будет передать, что делало задачу невероятно интересной лично для меня.
Но есть и практическая сторона: когда я планировала сборник, то не знала, заплатят ли авторам хотя бы маленький гонорар. Я вообще думала, что придется финансировать книгу из своих сбережений. Так что мне пришлось работать в одиночку, а не искать переводчиков для каждой пьесы.
Когда черновик был готов, то каждую пьесу читали 4–10 человек, в зависимости от длины текста. Мне было важно показать пьесы носителям языка, членам ЛГБТ-сообщества, специалистам по русской литературе, друзьям из разных стран, которые могут читать на английском, людям, которые о России знают только слова “Путин” и “Москва” — максимально разным читателям, чтобы понять, какие проблемы возникают у них с текстом. Всем им я безумно благодарна, — их замечания позволили улучшить текст.
Сложности, конечно были. Начиная от лексики, которую я не всегда знала, и заканчивая культурными реалиями, игрой слов и так далее. В каждой пьесе были моменты, которые было сложно перевести.
Например?
В “Спутниках и кометах” герой, возвращаясь домой, с любовью смотрит на родной поселок. Дело происходит осенью, он видит убранные огороды, и с огромной теплотой говорит о “грядочках-могилочках”. Мало того, что славянские уменьшительно-ласкательные суффиксы — это непередаваемая на другом языке вариация степеней выражения любви. Так тут ещё он с любовью говорит о могилах. То есть на английском, если переводить буквально, будут клочки земли и могилы — не любовь, а какой-то хоррор. Эту ностальгию, неизбывную тоску приходилось передавать какими-то другими средствами.
А какая пьеса оказалась наиболее сложной для перевода?
Сложнее всех, однозначно, “Зарница”, — она в стихах. Чтобы не потерять художественную выразительность текста, переводят обычно белым стихом. Но в этой пьесе очень важно было сохранить именно рифмованную и ритмизированную речь, (а она у каждого героя своя), — таков главный дисциплинарный механизм в той дистопической России, которую придумали Родионов и Троепольская: ты или говори стихами, или ты не с нами. Поэтому очень много времени занял поиск строк, которые бы сохранили содержание оригинала и его дух, и при этом были в рифму.
Трудно ли было искать эквиваленты квир-сленга?
Что касается специализированной ЛГБТ-лексики, то многие слова пришли в русский из английского, так что в этом плане было мало сложностей. Трудно было только со словом “голубой”, особенно в названии пьесы Зайцева “Все оттенки голубого”. Сохранить многозначность не получилось, но на английском есть дополнительная семантика — ведь у них “синий” (blue) значит еще и “грустный”, так что после чтения пьесы можно воспринимать это названия как “Все оттенки грусти”, что тоже отражает содержание.
Есть ли шанс, что пьесы, опубликованные в сборнике, будут поставлены на английском?
Я очень на это надеюсь. Важно то, что Methuen Drama — это издательство, ориентированное на театральное сообщество. Оно одно из старейших в мире издательств, специализирующееся на драматургии и книгах о театре. Так что любая книга, которая выходит там, безусловно, привлекает внимание режиссеров и постановщиков. Кроме того, пьесы будут доступны на важной для театрального сообщества платформе Drama Online. Пьесы по ключевым словам там может найти любой подписчик (а это театры, университеты, библиотеки и т.д.).
Книга «Contemporary Queer Plays by Russian Playwrights» выходит осенью. Предзаказ можно сделать уже сейчас, здесь 👉подробности.