Блаженство остолопа
«История одиночества» Джона Бойна рассказывает о педофилии в католической церкви. Почему стоит прочитать этой ирландский (гей)роман.
Безо всяких условий в «Истории одиночества» мне понравился один абзац. Он в самом конце:
«Невозможно установить точное число ирландских детей, пострадавших от рук католической церкви, и нельзя подсчитать всех честных и преданных делу священников, запятнанных поступками коллег».
Ко всему остальному есть вопросы.
Джон Бойн из тех авторов, которые доказывают собой, что писателю талант не нужен, — хватит и способностей. Куда важнее трудолюбие, а его у этого ирландца с лихвой: к 48-ми годам — 11 романов.
В книгах, предназначенных для взрослых, Бойн оперативно и внятно реагирует на общественые запросы, высказываясь в духе таком, как в целом ожидаемо от современного просвещенного человека Запада. Всем счастье, — в них даже брюзга, вроде меня, находит свое удовольствие. Романы этого ирландца написаны с таким простодушием, что можно возомнить себя взыскательным ценителем словесности; возвыситься над простоватым текстом и его попинать.
Пенять Джону Бойну есть на что. Он обескураживающе конъюнктурен, а в дидактичности, уместной в литературе детской (таких книг у него шесть), вызывает впечатление малоумного педагога, привыкшего объяснять доступно даже тогда, когда душа реципиента взыскует сложности, описывающей жизнь в категориях менее общих, — в дьявольских говорящих деталях.
Джон Бойн, пожалуй, и примечателен тем, что из текстов может самоудалиться, наполнив их доверху вольными переложениями статей, радиопередач, телевизионных ток-шоу, — всем тем, что я, когда хотел быть писателем, полагал белым шумом, а в лучшем случае рудой, которую порядочному сочинителю следовало бы хорошенько промыть.
«Незримые фурии сердца» (2016, русский перевод 2018) были «гомосексуализмом для бедных», в «Истории одиночества» (2014, русский перевод 2017) Джон Бойн рассуждает о кризисе католической церкви.
Тема общественно-важная. Дело зашло так далеко, что прошлой зимой, на специальной конференции в Ватикане архиепископы со всего мира обсуждали внутрицерковные сексуальные скандалы последнего времени, — и уже сам факт этой встречи можно считать признанием масштаба проблемы.
Стоит оговориться, что гей-комьюнити эта книга взбаламутить не способна, даже если была бы блестяще написана. Педофилия — та тема, которая в ЛГБТ-медиа обсуждается неохотно, — очень уж скользкая почва.
Я подумал об этом на последнем кинофестивале в Берлине, когда на квир-премию «Teddy» ни в одной из номинаций не претендовал фильм «По воле Божьей», жесткий пара-документальный расчет Франсуа Озона с педофилами в рясе. Как бы ни был велик интерес к картинам независимым, подчеркнуто квирным, задающим свои малые тренды в кино, все-таки странно, что высказывание такой силы хотя бы из вежливости не было упомянуто «радужными» киноэкспертами.
Дело, возможно, в нежелании проговаривать, что среди педофилов, работающих в церкви, есть и геи, — поскольку тут и впрямь человеку злонамеренному недалеко до подмены: поставить знак равенства между гомосексуальностью и преступным чадолюбием.
Из пещерных недр католической церкви упреки такого рода и звучат, а общество светское, имеющее более современный инструментарий для различения агнцев и козлищ, все ж привыкает к мысли, что не всякий священник — гей, не всякий гей — педофил, как и не всякий педофил — преступник, если он в состоянии контролировать свое влечение.
Какими бы ни были литературные достоинства «Истории одиночества», этот роман все ж с внятностью достаточной предъявляет дифференциацию такого рода. Более того, Джон Бойн дает голос тем, кого сейчас слышно меньше, и которые, если верить книге, служа церкви верой и правдой, стали жертвами коллективной травли.
Теперь они — те ведьмы, за которыми идет охота. Их оскорбляют, их оплевывают, бьют.
«Историю одиночества» можно читать как род оправдания. Пожилой ирландский священнослужитель флешбэками описывает свою жизнь, пытаясь найти объяснение слепоте: педофилы грязными мухами роились у него буквально под носом, а он, святая душа, ни сном, ни духом.
В священники пошел по велению фанатички-матери, церковь считал своим местом, людей огульно не судил, а стрался понять, видел то, что показывали, не видел того, на что, возможно, намекали, — блаженный, можно было б cказать про отца Одрана, будь создатель его поталантливей, дай он священнику собственный, неповторимый голос.
Книга написана языком суконным, — и вряд ли в том вина переводчика Александра Сафронова или российских издателей («Фантом-пресс»). Но как бы тускло рассказчик ни изъяснялся, — он же и главная удача романа, напоминая собой персонажей позднего Чехова, людей, знающих о тоске бытия и готовых смиренно ее волочить.
Не удивлюсь, если в каком-нибудь интервью, говоря о любимых книгах, Бойн упоминает, скажем, «Мою жизнь». Ассоциация, впрочем, может быть и случайной, — я все-таки смотрю на ирландскую поляну с лужайки русской изящной словесности.
Этот автор не запутывает следов, — источники вдохновения лежат на поверхности: в слова собственные он переливает и актуальный медиа-шум, и классику, вроде Э.М.Форстера («Комната с видом»), и старые фильмы о священниках, — главный герой его произносит фразу из Писания, на что получает ответ, что она из старого кино, и понятно-очевидно, что Бойн как раз кинематографом и вдохновлялся. Причины-следствия у него, человека светского, сформированы явно не столько церковью, сколько массовой культурой.
В принципе, стилистическую вялость книги можно счесть выражением бездарности самого главного героя, который до старости дожил, но так ничего не понял ни про себя, ни про людей.
Не столько блаженный, — сколько остолоп.
Но интересен сам вопрос, ради которого книга была написана: делает ли преступником человека (добровольная) слепота? Можно ли винить человека в соучастии, если он был попросту рядом с совратителем, ему, так или иначе, потворствуя?
Джон Бойн водит своего героя от Дублина до Ватикана и обратно, по закоулкам современной католической церкви, которая педофилией полна. В детстве его доводит до обморока желтозубый старик. Изнасилованные мальчики идут в церковники. Люди церкви знают своих педофилов и прячут их куда-подальше.
Главного героя Бойн пытается изобразить человеком здравого ума, — автор описывает разговор священника с матерью и гомосексуальным подростком, принуждая читателя к выводу, что родители бывают куда консервативней профессиональных католиков.
Рассказывая о церкви, Джон Бой, человек пишущий, упоминает и род литературы, о которой я, будь чуть самоуверенней, говорил бы, пожалуй, как Галина Юзефович, книжный обозреватель портала “Медуза”, — об ЛГБТ-прозе.
Так и хочется усмехнуться, узнав о существовании католической художественной литературы. Бойн упоминает и книги, которые не возбраняется читать будущим священникам, — и в их числе шкаф с секретом, придуманный К.С.Льюисом, но нет романного Джеймса Бонда. На взгляд сторонний и впрямь странно, — какая-такая “католическая проза”?
Интересен вопрос, насколько здравомыслящим может быть современный верующий человек? По Джону Бойну одно другому не мешает, — и, безусловно, примечательны в книге рассказы, как люди обрели в себе Бога. Есть там, например, история русского солдата, который утратил веру в человечество, увидев узников нацистского концлагеря.
Меня, атеиста, религиозность завораживает, — она соблазнительна возможностью переложить на кого-то ответственность за свою жизнь. В том же, что вера в Бога может быть человечной, я, в общем, не сомневаюсь.
В “Истории одиночества” ирландский беллетрист сдержанней французского социолога Фредерика Мартеля. В вышедшей недавно книге «Sodoma: Enquête au coeur du Vatican» исследователь утверждает, что 80% католических священников — гомосексуальны. К такому выводу он пришел после четырех лет изысканий: с Мартелем поговорили 1,5 тыс. человек, связанных с Ватиканом.
Джон Бойн подготовился к теме, как умел, — из его текста напрашивается вывод, что одно домогательство способно сломать психику ребенка навсегда. Нечто вроде неправильной и необратимой инициации.
Может, он и прав, — но что-то мне, не специалисту, шепчет, что это упрощение. Душа устроена сложнее, чем тарелка, которую можно разбить. И уж точно ее живей.
«Leaving Neverland», недавний фильм о жертвах Майкла Джексона показывает, что сексуальное насилие — это часть долгих изуверских манипуляций над психикой ребёнка: педофил заставляет верить его в необходимость и естественность интимных отношений. И в этом смысле, ближе к истине кажется роман Ханьи Янагихары «Маленькая жизнь», где мальчик, попав к монахам-педофилам, считал неизбежностью их ночные визиты.
Джон Бойн, демонизируя педофилию, и обозначает тему, и ее, вроде, пытается закрыть: причины сексуального влечения взрослого к детям проговариваются по модели упрощенной. Жадную до скандалов прессу он нещадно ругает, но сам в суждениях идет ничуть не дальше таблоида.
Из «Истории одиночества» следует, что уже сам целибат, запрет на сексуальные отношения, стал причиной избытка педофилов в церкви.
«Церковники разрушили мою жизнь, — говорит в романе человек, годами насиловавший мальчиков, — Все, что делало меня человеком, они называли порочным и грязным. Они приучили меня ненавидеть свое тело и считать себя грешником, если посмотрю на ноги прохожей женщины… Меня изуродовали запретом на естественные человеческие желания, и всем было плевать, что я не обучен праведной жизни».
Отсюда недалек и вывод, что если б злодею позволили с женщинами спать, то невинные мальчишеские души избежали б поругания. Не девочки, замечу, а только мальчики. Странно читать такое у автора-гея, свой роман, среди прочих, посвятившего «мужу Шону».
Логичен вопрос, зачем я столь длинно рассуждаю о посредственной книге?
Затем, что, во-первых, западная гей-проза представлена на русском скудно. А еще я не знаю художественных книг, где с честностью сопоставимой прописывались бы подробности жизни православной церкви, где есть, конечно, и геи, — и это, скажем, во-вторых.