Майк и Джон. Обыденная магия и попытка ее разоблачения с моралью.

«У меня была тайная связь с соседом, а потом мне написала его жена».

Зовут его Джон Старк. Ему, немолодому гею, написала бывшая соседка. Тоном самым категоричным она потребовала у Джона, чтобы тот сообщил, как долго состоял в связи с ее мужем, сколько раз они встречались и когда.

Джон не видел Майка лет пять. Они уж и живут давно не по соседству, а на разных побережьях США. «То малое, что вы должны сделать (учитывая все вами совершенное) — это честно ответить», — написала она, полагая, видимо, что Джон-то и сделал ее мужа геем.

Джон говорит, что никому не рассказывал о своей тайной любви. Не ради себя, нет, — ради Майка, отца двоих детей и примерного мужа. Они поселились в доме по соседству и быстро поладили, пусть между мужчинами и была разница в 20 лет.

«Я знал, что был его первым», — пишет Джон на сайте HuffPost.

Это не было пламя моментально разгоревшееся, — «больше похоже на долгую поездку в поезде». Все началось не сразу и продолжалось пять лет.

Они были очень разными: Джон — журналист, Майк — столяр. Один интересовался искусствами, другой предпочитал спорт. Один любил красивую одежду, другой носил всегда что-то практичное. «Нас объединяла страсть к прошлому», — пишет Джон. Однажды ночью Майк показал Джону старую пожарную башню, которую вот-вот должны были снести, отправив в небытие и чугунные мойки, и пожарный шест из железа, тянущийся со второго этажа на первый. «Он объяснял мне, как гениальна эта конструкция». А в другой раз Джон показал Майку деревянную шкатулку, на крышке которой была изображена семья за кухонным столом. «Красивая, — признал Майк, — Не вздумай ее отдавать».

Дом, где жил Джон, был стар, — викторианских времен апартаменты, нуждающиеся в присмотре. Однажды Майк провел целую неделю на кухне Джона, приводя ее в порядок с помощью наждака и масла для детей: дерево заблестело, как новое.

И так прошло года четыре, прежде, чем они полюбили друг друга.

Насколько красив сосед, Джон понял, однажды дав Майку на вечер смокинг — жена захотела, чтобы он сопровождал ее на какую-то вечеринку. «Ему не хватало мартини в руке, чтобы выглядеть Джеймсом Бондом», — пишет Джон.

Майк заходил к Джону часто, — они смотрели бейсбольные матчи, иногда скручивая на двоих косячок. Он заходил тем более часто, поскольку стал хранить на крыше дома, где жил Джон, свои столярные инструменты — для своей мастерской у него было слишком мало денег. «Я видел его чуть ли не каждый час».

Сближение было постепенным, и однажды под пару-тройку пива Майк признался, что смотрел гей-порносайты, чтобы узнать, «как они делают это». Он рассказал и о том, что в юности чувствовал что-то вроде сильной приязни к одному студенту, не имевшей последствий. «Объятие на чердаке моего дома однажды после полудня изменило все», — пишет Джон.

Физическая близость стала по-настоящему интимной не сразу, — прошло несколько месяцев прежде, чем Майк захотел поцеловать Джона.

«Я знаю много пар, — и стрейтов, и геев, — которые живут в открытых отношениях, — связи на стороне возможны, но только без поцелуев. Секс приятен, но поцелуи — это что-то очень личное», — объясняет Джон.

А что же жена? Джон сообщает, что была она человеком не очень общительным, — ее больше интересовали книги, кошки и сад.

«А если она узнает?» — спрашивал Майка Джон.

«Не волнуйся, она не из тех, кто идет на конфронтацию, — ответил Майк, — Прошлой ночью она была такой усталой, что предложила мне заняться моим «постельным типом».

«Кого она имела ввиду?»

«Не знаю».

Джон думал, что речь была о нем: «Это успокаивало мою совесть. Я не собирался красть ее мужа, пусть гей-браки в нашем штате разрешены с 2004 года».

Джон пишет, что соседка из квартиры этажом ниже, с которой он был дружен, все-таки знала об их связи, — она слышала и то, как Майк поднимается наверх, и то, как скрипит кровать. «Майк — хороший человек, — сказала она, — А ты помогаешь ему стать самим собой».

Джон сблизился не только с Майком, но и с его сыновьями, пусть сам никогда не хотел иметь собственных детей. Иногда он отвозил их на уроки плавания, вместе они ходили в боулинг и на площадку мини-гольфа.

Майк с трудом мог обеспечивать семью, но на детях не экономил. «Он давал им то, что не покупается за деньги: время и внимание. Однажды он целый день ездил с ними в метро. Он покупал им членство в музее науки. Он учил их кататься на роликах и играть в хоккей. На выходные мы вместе ходили гулять на природу…. Его жена никогда не хотела идти с нами».

Джон помог Майку и его жене при покупке дома, — она составила план выплат и безукоризненно его выполняла. Они перестали быть близкими соседями, но Майк все равно заглядывал к Джону.

И все кончилось, — Джон пишет, что не знает, когда в точности и как. «Майк исчез, не попрощавшись. На звонки он больше не отвечал. В фейсбуке меня заблокировал, хотя мы никогда не ссорились».

«Что случилось с Майком?» — Джон однажды позвонил его жене.

«Не знаю, — ответила она, — Он никогда о тебе не вспоминает».

Их поезд пришел на конечную станцию.

Четыре года спустя Джон и Майк случайно столкнулись на улице, — один играл с детьми, другой — выгуливал собаку.

«А я седею», — погладил себя по голове Майк.

Джон не ответил.

«Мне жаль, — сказал Майк, — Мне очень жаль».

«Папа!» — окликнул его кто-то из детей и он вернулся к ним.

«Так я получил объяснение. Его сыновья становились мужчинами, у них возникали вопросы», — пишет Джон.

Джон не стал отвечать на письмо жены Майка, — они должны решать свои проблемы самостоятельно.

Джон написал Майку, а тот ответил, сообщив, что разводится. «Я решил быть с собой честным. Я должен быть тем, кто я есть. Я рассказал ей о нас. Теперь она во всем обвиняет тебя… Каждый раз, когда иду мимо твоего дома, я думаю о тебе. Мне тебя не хватало».

«Мне тебя тоже не хватало», — ответил Джон, а далее узнал и то, что сыновья приняли отца таким, каков он есть, — Ты был отличным отцом».

«А теперь я пустил слезу», — написал Майк.

Он признался также, что ходит в группу поддержки бисексуалов, там встретил симпатичного парня и предложил ему свидание.

«Мне было немного грустно, о чем я Майку не сказал. Вместо этого я искренне пожелал ему всего наилучшего в его новой жизни».

У Джона тоже новая жизнь. Он продал дом и уехал в Калифорнию, где никого не знал. Однажды он попал в магазин лакокрасочных изделий. Там был продавец, в возрасте чуть за сорок и с обручальным кольцом на пальце.

«Он проводил меня до моей машины, а когда я садился, дал мне клочок бумаги с номером. «Если тебе что-то нужно, позвони, — сказал он, — Неважно что».

«Ты женат»…

Он пожал плечами. Ночи бывают одинокими. Его предложение манило.

Я вытащил записку из сумки и, скомкав, выбросил ее в ближайшее мусорное ведро».

А теперь — попытка разоблачения.

В этом рассказе, который сайт HuffPost опубликовал в разделе личных историй, достоверным мне кажется только один факт: у одного одинокого гея где-то в Америке был сексапильный столяр-сосед. Все остальное слишком похоже на грезы, которыми успешно торгует мейнстрим: очень уж закругленная получилась история, видно усилие автора, желающего красоты ради подвинтить дополнительные детали.

Простукивать «правдивые рассказы» на предмет их жизнеспособности мне кажется упражнением очень полезным в эпоху фейк-ньюс, — все, что нуждается в дополнительной верификации, лучше принимать скептически, и по возможности проверять.

Что бы я, будучи рассказчиком, поменял в этой истории?

Во-первых, я не стал бы ее закруглять, — поскольку считается, что личное должно быть шероховатым. Финал со встречей с новым женатым, — явно лишний.

Во-вторых, не совершал бы очевидного подлога: если у прекрасного соседа есть жена, то она не может играть совсем уж проходную роль в жизни рассказчика — хотя бы потому, что живет по соседству.

В-третьих, я убрал бы детали, которые выдают предвзятость автора, — например, очевидную неприязнь к жене любовника, которая тянет на мизогинию.

В-четвертых, постарался не противоречить сам себе — не стал бы писать, что об их связи не знал никто, а этажом ниже сообщать, что была соседка по дому, которая слышала/видела, но одобряет.

В-пятых, я бы избавился от явного морализаторства, — личные истории обаятельны тем, что право вердикта передоверяют читателю.

История кажется мне трепетным враньем, и интересно подумать, почему она таковым все же не является.

Во-первых, ненадежный рассказчик может выстраивать историю по банальным лекалам потому, что других в его распоряжении нет, — это странно, если учесть, что автор зарабатывает журналистикой (и не очень-то странно, если он, например, не колонки пишет, а травелоги или ресторанную критику).

Во-вторых, во имя красоты он может привирать, что тоже не делает из бочки меда бочку говна.

В-третьих и в главных, в жизни действительно возможно все, — включая и то, что наивная манипуляция на деле может таковой не быть.

И мораль.

Литератор придумывает имена, рассказывая о себе, не-литератор выступает от имени собственного, но рассказывает по законам литературы. Что же тогда правда? Был ли влюбленный столяр на самом деле или пришел из анекдота/влажной грезы?

И тут важно твердить себе, что правда то, во что хочется верить. В строительстве личного счастья — а это всегда индивидуальная планировка — чертежи ты рисуешь в уме сам, но, придавая себе уверенности, можешь сослаться на ту правду, которая всего милее.

Хочешь столяра — пусть будет столяр.