Чудный чужак

Konstantin Kropotkin
6 min readSep 10, 2022

--

почему “Волшебник” Колма Тойбина — в первую очередь, квир-роман

С удовольствием прочитал «Волшебника», — беллетризированную биографию великого немца Томаса Манна в исполнении Колма Тойбина, прекрасного ирландского прозаика, пристойным образом переведенную Мариной Клеветенко.

Удовольствие смешанное с благодарностью, — я как раз собирался браться за книгу 2021 года в немецком переводе, а тут — батюшки! — она теперь и на моем родном языке, то есть увесистый том, прописанный по разряду must read, можно одолеть быстрей и без ощипываний, все ли правильно понимаю (неизбежный рефлекс при чтении на языках иностранных, кто говорит об обратном, тот врет).

Кто не знает: Томас Манн — это семейный эпос «Будденброки», закрывающий XIX век, он же — «Смерть в Венеции», задающий тон веку XX, он же «Волшебная гора», блистающей высоты роман на все времена, рядом с которым стоило бы поежиться даже Набокову.

Колм Тойбин, которого в русскоязычном мире знают по «Бруклину» и «Норе Вебстер» (вот мой отзыв), предлагает повышенного комфорта вход во вселенную Томаса Манна. Не надо бояться, — ощутимо это намерение биографа, который понимает, к какой глыбе подступился, и выбирает точку обзора максимально приятную.

Это роман о писателе, где нет литературы. Это роман, скорей, семейный, в котором точно, во всех основных извивах воспроизведена канва жизни немецкого гения, — от детства в Любеке, в многодетной семье напыщенного сенатора и его эксцентричной бразильской жены, до преклонной старости все в том же городе, но уже в гостях, в качестве приглашенной мировой литературной звезды.

Обозначая источники вдохновения, Колм Тойбин отказался от детализированного описания писательского труда, и это избавляет от специфического удовольствия — наблюдения за творческими муками Манна, от его сомнений; писательский кабинет, как правило, закрыт, оставляя читателя, главным образом, в гостиной (а иногда в спальне).

Вычтя писательство как ремесло, Колм Тойбин сделал заметным талант жизни — уверенное, сильное движение человека от года к году, что, возможно, не описывает всего Манна, но при всех неизбежных умолчаниях дает достаточно, чтобы потом иными взглядом посмотреть хоть на «Будденброков», хоть на «Смерть», хоть на «Гору» (а ведь были ж еще и «Иосиф и его братья», романы-кирпичи, и поздние «Признания авантюриста Феликса Круля»). С классики отлетает пыль, хрестоматийные герои лишаются утомительного ореола величин безусловных, требующих почтения и ничего более.

Мастерство Колма Тойбина в том, что, взявшись изготовить многофигурное полотно семейственности знаменитых Маннов, он никоим образом не запутывает читателя в именах и родственных связях. Мазками точными и скупыми беллетрист определяет сущностное достаточно, чтобы читатель мог легко различать и сестер Томаса, и его многочисленных детей, что создает чувство присутствия и даже соучастия в делах мелких, бытовых, обозначающих большие. Эрика на Элизабет не похожа, все разные и Клаусы — зять, сын и любовник немецкого гения.

Переводчица автору в этом не мешает, что само по себе достижение, и потому не хочется реготать на «гомосексуализм» вместо гомосексуальности, как и на искаженные английским немецкие топонимы (и не было же такого литературного журнала «Ди Замлун», который издавал Клаус Манн, сын Томаса, — было «Собрание», Die Sammlung, «Ди Заммлунг», если угодно).

Легкость, с какой Тойбин ведет читателя по жизни «надоедливого чужака, ставшего волшебником», подкупает чрезвычайно, — не устояли даже немецкие «манноведы»; критика романа в Германии была довольно благосклонной, по выходу в 2021 году о «Der Zauberer» писали много, но не было споров, соврал ли иностранец, рисуя “нашего гения”. И в этом отношении «Волшебник» на световые годы отстоит от «Шума времени» (2016), где британец Джулиан Барнс, описывая советского композитора Шостаковича, ограничивается знанием пары-тройки русских идиом, а в остальном не уходит дальше этнографического эссе.

«Волшебник» складывается в дилогию с «Мастером», русский перевод которого появится едва ли скоро: роман о писателе-гее Генри Джеймсе (2004) принёс Тойбину мировую славу, роман о другом гее-писателе упрочил его положение в звании международной литературной величины. Однако для самого автора куда важней, кажется, чётко обозначить наличие литературного квир-канона, частью которого он себя ощущает, — редкая по внятности интенция, которой русская словесность не дождется, видимо, никогда. Например, в «Волшебнике» явно умышленно упоминание романа Гора Видала «Город и столп», одного из важнейших для англоязычной литературы XX. «Довольно пошлое чтение», — говорит Катя. «Мне понравилось», — отвечает жене сам писатель.

Фигуры, на которых держится корпус квир-литературы XX века, становятся близки, — порой до анекдотичности. Вот бисексуалка Эрика, дочь Томаса, одна из главных эмансипе Веймарской республики, ищет способ выбраться из нацистской Германии: «…поскольку срок действия ее немецкого паспорта подходил к концу, объявила родителям, что решила действовать по своему разумению и найти себе иностранного мужа. «Как только я увидела Кристофера Ишервуда, — сказала она, — Я поняла, что мы созданы друг для друга. Он невысок, англичанин, писатель и гомосексуалист».

Колм Тойбин — открытый гей, и, будучи чрезвычайно одаренным писателем, аутетичен в сопряжении гомосексуальности и литературы, убедительно доказывая, сколь важную роль в творчестве Манна играло не вполне реализованное влечение. Можно предположить, что Тойбин некоторым образом пишет Манна с себя, но наложение безусловно-личного и предполагаемого получается непротиворечивым, позволяя герою учебника зажить своей вполне теплокровной жизнью, — например, о политической осторожности, как и о писательской смелости Манна ирландский автор сообщает как без пиетета, так и без излишнего заземления, отчего роман резонирует, порой, самым неожиданным образом, нечаянно отвечая на вопрос важный для каждого порядочного человека (из) нынешней России: как быть, как жить, как действовать, если твою страну накрывает мрак.

«Нацисты вечно искали врагов, в том числе внутренних. Не боялись дурной славы — напротив, стремились, чтобы о самых чудовищных их деяниях узнало как можно больше людей, желали внушить страх всем, даже сторонникам».

«Нацисты сделали все, — писал он, — чтобы рейх больше никогда не воскрес; он может лишь и дальше разваливаться на куски. Нет никаких двух Германий — плохой и хорошей — есть только одна, и все лучшее в ней было с дьявольским коварством обращено ко злу. Плохая Германия — это хорошая Германия, с которой случилась беда, хорошо Германию развратили и разрушили».

Манн сублимировал свои шедевры, — в этом Тойбин не сомневается, снова и снова вводя образы мужчин, которые волновали писателя, но оставались не (вполне) достижимыми, скорее грезой, предметом вожделения, — эти художники, пляжные незнакомцы и официанты. Женатый эмансипированной женщине, Манн, как выясняется, — продукт женской силы: умница Катя, супруга и шестижды мать, умела пестовать талант мужа, создавая ему дом и в Баварии, и в Новой Англии, и в Калифорнии.

«В свод неписаных правил, которые они приняли, входил пункт, что, пока Томас не создает угрозы ее тихой семейной жизни, Катя без возражений смиряется с его природой, не возмущаясь, когда порой его взгляд задерживался на молодых незнакомцах, и соглашаясь принимать Томаса в любой из его личин».

Сын сенатора, брат знаменитого писателя-левака, неутомимый труженик, нобелевский лауреат, — в череде хрестоматийных личин Томаса Манна, не без иронии прозванного собственными детьми «волшебником» есть дивная незамутненность. Колм Тойбин, отлично владея материалом, сохранил уважение к герою и на самой близкой близости, не впадал он и в идолопоклонство, когда нужна отстраненность. Этот Манн — безусловно, живой. И большая удача, что он по милости современного нам сочинителя со всей очевидностью еще и гомосексуальный. Не будь он геем, разве была бы такой проза этого человека?

Боже, храни сублимацию.

«Его сексуальные фантазии жили в рассказах и романах, но в книгах это можно было обьяснить литературной игрой. Томас был отцом шестерых детей и никто не посмел бы вслух обвинить его в сексуальной извращенности… Томас запер инстинкты в дневнике, который, в свою очередь, был заперт в сейфе».

Этот отзыв написан не по заказу, а по вдохновению, — поблагодарить автора за труд легко. Вот его PayPal: kropotkind@googlemail.com

--

--

No responses yet